Георгий Аполлонович Гапон

Георгий Аполлонович Гапон. Родился 5 (17) февраля 1870 года в селе Белики Полтавской губернии — убит 28 марта (10 апреля) 1906 года в Озерках Санкт-Петербургской губернии. Священник Русской православной церкви, политический деятель, профсоюзный лидер, оратор и проповедник. Создатель и руководитель рабочей организации «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга». Организатор январской рабочей забастовки и массового шествия рабочих к царю с петицией 9 января 1905 года, закончившегося расстрелом рабочих и положившего начало Первой русской революции 1905-1907 годов.

Георгий Гапон родился 5 (17 по новому стилю) февраля 1870 года в селе Белики Кобелякского уезда Полтавской губернии.

Фамилия Гапон происходит от украинского варианта христианского имени Агафон. По семейному преданию, предками Гапона по мужской линии были запорожские казаки.

Отец — Аполлон Федорович Гапон, был зажиточным крестьянином, пользовался большим уважением односельчан и на протяжении 35 лет избирался волостным писарем.

Мать была простой неграмотной крестьянкой.

Детство Георгия Гапона прошло в родном селе, где он занимался крестьянским трудом и, помогая родителям, пас овец, телят и свиней. В детстве Гапон был очень религиозен и отличался склонностью к мистике. Любил слушать рассказы о жизни святых и мечтал, как они, совершать чудеса. Наибольшее впечатление на него произвел рассказ о святом Иоанне Новгородском, которому удалось оседлать беса и съездить на нем в Иерусалим. Гапон стал мечтать о том дне, когда и ему представится случай «поймать черта».

В возрасте 7 лет был отдан в начальную школу, где проявил большие способности к учебе. По совету сельского священника родители решили отдать сына на обучение в духовное училище. Успешно сдав вступительный экзамен, Гапон поступил во второй класс Полтавского духовного училища. В училище отличался любознательностью и был одним из лучших учеников. Преподаватель училища Иван Трегубов, бывший известным толстовцем, давал Гапону запрещенные сочинения Льва Толстого, которые оказали на него большое влияние.

По окончании духовного училища Гапон поступил в Полтавскую духовную семинарию. Во время учебы в семинарии оказался под воздействием другого толстовца — Исаака Фейнермана, пришедшего из Ясной Поляны. Продолжая учебу в семинарии, Гапон стал открыто высказывать толстовские идеи, что привело его к конфликту с семинарским начальством. Ему пригрозили лишением стипендии, в ответ на что он заявил, что сам отказывается от стипендии, и стал подрабатывать частными уроками.

В 1893 году успешно окончил семинарию, однако из-за конфликта с семинарским начальством не получил диплома первой степени, дававшего право на поступление в Томский университет. По окончании семинарии устроился работать в земской статистике и продолжал подрабатывать частными уроками.

В 1894 году Гапон женился на купеческой дочери и по ее совету решил принять духовный сан. О своем намерении он рассказал полтавскому епископу Илариону, и тот обещал ему покровительствовать, сказав, что ему нужны такие люди, как Гапон. В том же году Гапон был рукоположен сначала в дьяконы, а затем и в священники. По решению епископа Илариона получил должность священника в бесприходной церкви Всех Святых при полтавском кладбище. В качестве священника Гапон проявил незаурядный талант проповедника, и на его проповеди стало стекаться множество народа. Стараясь согласовывать свою жизнь с христианским учением, Гапон помогал беднякам и соглашался безвозмездно совершать духовные требы для бедных прихожан из соседних церквей. В свободное от богослужений время Гапон устраивал собеседования на религиозные темы, которые собирали множество слушателей, хотя его церковь и была бесприходной.

Растущая популярность молодого священника привела к его конфликту со священниками соседних приходов, которые стали говорить, что он похищает у них паству. Гапон, со своей стороны, обвинял их в фарисействе и лицемерии.

В 1898 году от внезапной болезни умерла молодая жена Гапона. Осталось двое маленьких детей — Мария и Алексей. Это событие стало поворотным моментом в жизни Гапона. Чтобы избавиться от тяжелых мыслей, он поехал в Санкт-Петербург поступать в духовную академию. Хотя диплом второй степени не давал ему права на поступление в академию, Гапон сумел заручиться поддержкой епископа Илариона, который состоял в дружеских отношениях с обер-прокурором Святейшего Синода Константином Победоносцевым. Получив рекомендательное письмо от Илариона, Гапон явился к Победоносцеву и по его протекции и протекции товарища обер-прокурора — Владимира Саблера поступил на 1-й курс академии.

Однако учеба в духовной академии быстро разочаровала Гапона. В преподаваемых предметах он видел только мертвую схоластику, которая не давала ему ответа на вопрос о смысле жизни. Лишившись душевного равновесия, Гапон забросил учебу и летом 1899 года уехал поправлять здоровье в Крым. В Крыму он посещал местные монастыри, раздумывая, не уйти ли ему в монахи, однако решил, что жизнь в монастыре несовместима со служением народу. Большое влияние на Гапона оказало знакомство с художником Василием Верещагиным, который советовал ему сбросить рясу и работать на благо народа, и либеральным армянским публицистом Григорием Джаншиевым.

Георгий Аполлонович Гапон

Вернувшись в Санкт-Петербург, Гапон начал участвовать в благотворительных миссиях, занимавшихся христианской проповедью среди рабочих. В это время в Санкт-Петербурге действовало Общество религиозно-нравственного просвещения, которое в то время возглавлял протоиерей Философ Орнатский, и Гапону было предложено принять участие в его работе.

В 1899 году Гапон начал выступать в качестве проповедника в Церкви Милующей Божьей Матери в Галерной Гавани на Васильевском острове. Старостой этой церкви в то время был Владимир Саблер.

Проповеди Гапона собирали множество людей, и нередко церковь не вмещала в себя всех слушателей, число которых достигало 2000. Галерная Гавань была местом обитания питерских босяков, и Гапон нередко проводил целые дни, общаясь с обитателями горьковского «дна». В своих проповедях он исходил из той мысли, что труд есть основа и смысл жизни, и старался пробудить в слушателях сознание своего человеческого достоинства. Однако Гапон не был доволен своей деятельностью проповедника.

Сталкиваясь с бедняками, он стал задаваться мыслью, как реально помочь этим людям вернуться к человеческой жизни.

В это время Гапон составил свой первый проект общества взаимопомощи. Общество предполагалось назвать «Обществом ревнителей разумного-христианского проведения праздничных дней», и оно должно было сплотить верующих в подобие христианского братства. Написанный Гапоном устав этого общества включал в себя параграф о материальной взаимопомощи его членов. Однако устав не был утвержден церковным начальством, и тогда Гапон ушел из Общества протоиерея Орнатского.

В 1900 году Гапон был назначен на должность настоятеля сиротского приюта святой Ольги, а также законоучителя и священника приюта Синего Креста. Эти приюты содержались на пожертвования людей высшего света, и вскоре молодой священник приобрел популярность в петербургских придворных кругах. По словам Гапона, особенное влияние он имел на придворных дам, которые видели в нем чуть ли не пророка, призванного возвестить новые истины и раскрыть тайный смысл учения Христа.

Несколько раз Гапон приглашался служить на торжественных праздниках вместе со святым Иоанном Кронштадтским, который произвел на него сильное впечатление. В другое время Гапон служил литургию с ректором духовной академии, будущим патриархом Сергием (Страгородским). Он также нередко посещал проходившие под председательством Сергия Религиозно-философские собрания в Петербурге. Одновременно Гапон продолжал работать в среде питерских рабочих и бедняков, среди которых он скоро приобрел огромную популярность. Ему нередко случалось отстаивать бедного человека от различных несправедливостей, чем он вызывал к себе нерасположение и вражду со стороны власть имущих.

Наталкиваясь на сопротивление чиновников, Гапон говорил: «До царя дойду, а своего добьюсь».

В 1902 году Гапон составил новый проект системы благотворительных учреждений. Проект предусматривал создание трудовых колоний для реабилитации безработных босяков, образцом для которых послужил Кронштадтский Дом трудолюбия. На эту тему Гапоном был написан доклад для подачи императрице Александре Федоровне. Доклад был одобрен градоначальником Николаем Клейгельсом, однако не получил дальнейшего хода.

Летом 1902 года из-за конфликта с попечительным советом Гапон был отстранен от должности настоятеля приюта Синего Креста. В ходе обострившегося конфликта Гапон настроил свою многочисленную паству против попечительного совета. По свидетельству сослуживца Гапона священника Михаила (Попова), уже тогда Гапон славился умением управлять толпой. В адрес попечителей стали поступать угрозы, а на улице в них стали бросать камни.

Уходя из приюта, Гапон забрал с собой окончившую курс воспитанницу Александру Уздалеву, которую впоследствии сделал своей гражданской женой (по канонам православной церкви вдовый священник не имеет права на повторный брак). В том же году он был отчислен с 3-го курса академии, причем причиной исключения была несдача Гапоном переходных экзаменов. Председатель попечительного совета Николай Аничков написал на Гапона донос в Охранное отделение, и Гапон был вызван туда на допрос. Это событие послужило поводом для его знакомства с Департаментом полиции.

Осенью 1902 года Гапон был восстановлен в духовной академии по протекции митрополита Антония (Вадковского), который оказывал ему покровительство. Имеются сведения, что в восстановлении Гапона в академии сыграл свою роль Департамент полиции.

В 1903 году Гапон успешно окончил академию, написав дипломную работу на тему «Современное положение прихода в православных церквах, греческой и русской», и получил должность священника при тюремной церкви святого Михаила Черниговского Городской пересыльной тюрьмы.

Внешность Георгия Гапона

По свидетельствам современников, Гапон имел яркую, красивую и запоминающуюся внешность. Люди, видевшие его один раз, безошибочно узнавали его спустя много лет. Гапон имел южный тип лица со смуглой кожей, крупным носом, черными, как смоль, волосами, бородой «цвета воронова крыла» и черными глазами.

По разным оценкам, он был похож на цыгана, представителя горных рас, южного итальянца, еврея или армянина. В рясе священника, с длинными вьющимися волосами и бородой он производил особенно сильное впечатление. Некоторые отмечали, что он похож на Христа. Особенное впечатление на современников производили его глаза. Гапон обладал магнетическим взглядом, который было трудно выдержать, мог часами, не отрываясь, смотреть на собеседника. По свидетельству А. Е. Карелина, глаза Гапона «точно заглядывали в душу, в самую глубину души, будили совесть человеческую». Гапон знал силу своих глаз и при необходимости ей пользовался. Роста он был среднего, имел стройное, худощавое, почти женственное телосложение, слабое здоровье, при этом обладал большой физической силой.

Отличался чрезвычайной подвижностью, никогда не сидел на месте, обладал нервными, порывистыми движениями. «Активность и подвижность в каком бы то ни было направлении составляли характерную особенность самой натуры Гапона», — вспоминал А. Филиппов. Многие отмечали большое личное обаяние, общительность, умение завязывать отношения и оказывать влияние на людей. Гапон легко входил в доверие к незнакомым людям и находил с ними общий язык. Не зная ни одного иностранного языка, он мог объясниться с людьми любой национальности. Он также был хорошим актером и умел производить на собеседника эмоциональное впечатление. «На встречающихся с ним в первый раз Гапон производил, если ему нужно было, самое лучшее впечатление, а на женщин — обаятельное», — вспоминал И. И. Павлов.

По словам Л. Г. Дейча, с первого взгляда он производил впечатление жестокого, сухого и подозрительного человека. «Но появлявшаяся в разговоре на лице его симпатичная улыбка резко изменяла впечатление: тогда казалось, что беседуешь с человеком вполне искренним и бесхитростным».

На рабочих его обаяние действовало особенно сильно. Среди них он быстро завоевал всеобщие симпатии, особенно среди так называемых «массовиков», доверчиво относившихся к тем, в ком они чувствовали одного из своих. Гапон подкупал рабочих простотой обращения, демократизмом и готовностью помочь каждому, кто нуждался в совете или в деньгах. Рабочие души в нем не чаяли, а если кто-то из партийных агитаторов пытался выступить против священника с личными нападками, его могли порядочно избить.

Георгий Гапон и Департамент полиции

Осенью 1902 года Гапона познакомили с начальником Особого отдела Департамента полиции Сергеем Зубатовым. Последний занимался созданием подконтрольных полиции рабочих союзов, и Гапону было предложено принять участие в этой работе. Цель Зубатова состояла в том, чтобы созданием легальных рабочих организаций парализовать влияние, оказываемое на рабочих революционной пропагандой. Зубатову удалось создать успешно действующие организации в Москве, Минске и Одессе, а в 1902 году он попытался перенести свой опыт в Петербург, где было основано Общество взаимного вспомоществования рабочих механического производства.

Гапон был привлечен к делу организации как популярный в рабочей среде священник. По некоторым данным, Гапон пользовался покровительством петербургского градоначальника Николая Клейгельса, у которого был на хорошем счету и считался своим человеком. По инициативе градоначальника Гапону было поручено изучить взгляды Зубатова на рабочий вопрос и постановку дела в зубатовских организациях.

Зимой 1902-1903 годов Гапон посещал собрания зубатовского общества, беседовал с Зубатовым и его учеником И. С. Соколовым, а затем совершил поездку в Москву, где ознакомился с деятельностью московской зубатовской организации. По итогам этой поездки Гапон написал доклад, копии которого были поданы градоначальнику Клейгельсу, митрополиту Антонию и самому Зубатову. В докладе Гапон подвергал критике существующие зубатовские организации и предлагал основать новое рабочее общество по образцу независимых английских профсоюзов.

Главная идея Гапона состояла в том, что зубатовские общества слишком тесно связаны с полицией, что компрометирует их в глазах рабочих и парализует рабочую самодеятельность. По словам Гапона, тезисы его доклада были одобрены митрополитом и градоначальником, но не нашли сочувствия у Зубатова. С точки зрения Зубатова, взгляды Гапона на рабочий вопрос являлись «опасной ересью». Гапон и Зубатов горячо спорили по этому вопросу, но не приходили к единому мнению.

В августе 1903 года Зубатов из-за личной ссоры с министром внутренних дел Вячеславом Плеве был отправлен в отставку и выслан из Петербурга. Гапон был одним из немногих людей, приехавших на вокзал проститься с Зубатовым. По словам Гапона, Зубатов со слезами на глазах просил его не бросать рабочую организацию.

После отъезда Зубатова петербургская организация осталась в подвешенном состоянии, и Гапон оказался его естественным преемником. В это время петербургское рабочее общество было крайне малочисленным и влачило жалкое существование. Осенью того же года Гапон взялся за воссоздание организации в соответствии со своими идеями. С этой целью им был написан новый устав общества, резко ограничивающий вмешательство полиции в его внутренние дела. Согласно новому уставу, весь контроль над деятельностью организации осуществлялся ее представителем, роль которого отводилась самому Гапону. Это делало его единственным посредником между рабочим обществом и администрацией. В докладе на имя директора Департамента полиции Алексея Лопухина Гапон писал, что не дело полиции — заниматься созданием рабочих организаций, «когда у нее и своего непосредственного дела по горло», и указывал на неудачные опыты такого рода в Москве, Одессе и Санкт-Петербурге.

Далее Гапон указывал, что «в обществе существует облако предубеждений против полиции», и поэтому полиция должна «как бы отойти в сторону и уступить место общественной самодеятельности». Залогом успеха новой организации Гапон считал принцип рабочей самодеятельности, когда дело ведется не чинами полиции, а кружком рабочих, проникшихся сознанием собственных интересов. Доклад Гапона был сочувственно встречен в министерстве внутренних дел, и 15 февраля 1904 года новый устав общества был утвержден заместителем министра Петром Дурново.

Создавая новое общество, Гапон не порывал отношений с отставленным Зубатовым и некоторое время поддерживал с ним переписку. В конце 1903 года в письме к Зубатову Гапон сообщал, что рабочие помнят его, как своего учителя, и рассказывал об успехах новой организации.

Сам Зубатов, как видно из его воспоминаний, относился к новшествам Гапона скептически, но повлиять на положение дел уже не мог. По мнению Зубатова, дальнейшая судьба организации была предопределена ложной постановкой дела, которую придали ему Гапон и его покровители.

После отставки Зубатова Департамент полиции поддерживал отношения с Гапоном через посредство Евстратия Медникова, который не мог иметь на него никакого влияния. В то же время Гапон пользовался поддержкой директора Департамента полиции Лопухина и нового градоначальника Ивана Фуллона. Ни тот, ни другой не разбирались в рабочем вопросе, но полностью доверяли Гапону как человеку с хорошими рекомендациями. С Фуллоном Гапону даже удалось установить дружеские отношения, что сильно помогло ему в дальнейшей работе.

Используя эти отношения, Гапон еще больше изолировал свое общество от контроля со стороны властей и полиции. Вся информация о деятельности гапоновского общества поступала в министерство внутренних дел через градоначальника Фуллона, последний же, в свою очередь, получал ее непосредственно от Гапона. Фуллон неоднократно сообщал министру о том, что Собрание является «твердым оплотом против проникновения в рабочую среду превратных социалистических учений».

Гапон взял с градоначальника честное слово, что в его Собрании не будут производиться аресты. И действительно, по свидетельству гапоновских рабочих, «никто за все время не был арестован, никого не выследили, хотя, случалось, говорили открыто и очень резко и беспартийные и партийные социалисты, что приходили к нам на собрания». Полицейские чины, пытавшиеся проникнуть в стены Собрания, изгонялись оттуда ссылкой на авторитет градоначальника. «Гоните их вон», — прямо говорил рабочим Гапон.

В полиции были уверены, что благодаря внедрению Гапона в рабочую массу деятельность профсоюзов будет лояльной, подконтрольной и прогнозируемой. Сам Гапон впоследствии признавал, что его политика была основана на хитрости. «Я с самого начала, с первой минуты водил их всех за нос, — рассказывал Гапон. — На этом был весь мой план построен».

В результате вплоть до января 1905 года власти не знали, что происходит в стенах гапоновского Собрания, и события 9 января явились для них полной неожиданностью. Будущий начальник петербургского охранного отделения Александр Герасимов писал: «Поставленный руководителем политической полиции на такое ответственное место Гапон почти с самого начала был предоставлен самому себе, без опытного руководителя и контролера… О контроле полиции за деятельностью общества давно уже не было и речи. Это было обычное общество с настоящими рабочими во главе. В их среде и Гапон совсем забыл о тех мыслях, которыми руководствовался вначале».

В конце 1904 года контакты Гапона с полицией прекратились, а 8 января 1905 года он был объявлен в розыск.

После событий 9 января Гапон стал объектом самых активных поисков полиции, а после бегства за границу был взят под наблюдение Заграничной агентурой Департамента полиции. В литературе встречается мнение, что Гапон возобновил отношения с Департаментом полиции летом 1905 года через посредство Е. П. Медникова. Эта информация приводится со ссылкой на Владимира Бурцева, а иногда на старшего помощника заведующего Особым отделом Департамента полиции Л. П. Меньщикова. Однако источник этой информации неизвестен, а по результатам исследований историка С. И. Потолова, она не подтверждается материалами филерского наблюдения за Гапоном из архива французской полиции.

Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга

В августе 1903 года, после отставки Зубатова, Гапон принялся за воссоздание зубатовской организации на новых началах. Собрав группу инициативных рабочих, Гапон предложил им «бросить форму московской организации, освободиться от опеки административных нянек и создать материальную независимость». Предложение было поддержано рабочими, и 30 августа 1903 года на Выборгской стороне на деньги рабочих была открыта первая чайная-клуб, ставшая центром нового общества. Встав во главе организации, Гапон быстро удалил из него ставленников Зубатова и назначил на все ответственные посты своих людей.

В феврале 1904 года министерство внутренних дел утвердило написанный Гапоном устав профсоюза, и вскоре он был торжественно открыт под названием «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга».

С 8 января 1904 года по 12 января 1905 года священник Гапон Г. А. являлся настоятелем церкви Св. Благоверного князя Михаила Черниговского при Санкт-Петербургской городской пересыльной тюрьме.

Оказавшись во главе рабочего Собрания, Гапон развернул активную деятельность. Формально Собрание занималось организацией взаимной помощи и просветительством, однако Гапон придал ему иное направление. Из числа верных рабочих Гапон организовал особый кружок, который называл «тайным комитетом» и который собирался на его квартире. Ближайшими соратниками Гапона по «тайному комитету» были рабочие И. В. Васильев и Н. М. Варнашев. На собраниях кружка читалась нелегальная литература, изучалась история революционного движения и обсуждались планы будущей борьбы рабочих за свои права. Замысел Гапона состоял в том, чтобы объединить широкие рабочие массы и поднять их на борьбу за свои человеческие права, за свои экономические и политические интересы.

Первое время дело организации продвигалось туго, и до весны 1904 года численность Собрания не превышала нескольких сот человек. Стремясь расширить свою организацию, Гапон стал искать связей с влиятельными рабочими, которые могли бы привести в Собрание новых членов. Осенью 1903 года ему удалось привлечь к работе в Собрании влиятельную группу рабочих с Васильевского острова, известную под названием группы Карелина. Ведущую роль в этой группе играли супруги Алексей Карелин и Вера Карелина. В большинстве это были люди, прошедшие через социал-демократические кружки, но имевшие тактические расхождения с социал-демократической партией. Их объединяла нелюбовь к партийной интеллигенции и стремление найти пути для открытой деятельности в рабочих массах.

В конце 1903 года рабочие из группы Карелина вступили в «Собрание» и заняли в нем руководящие посты. Карелин и его ближайшие товарищи вошли также в состав «тайного комитета», или «штаба», и приняли участие в выработке дальнейшей тактики организации. В марте 1904 года Г. А. Гапоном и рабочими И. В. Васильевым, Н. М. Варнашевым, Д. В. Кузиным и А. Е. Карелиным была принята так называемая «программа пяти», ставшая тайной программой организации. Программа, содержавшая в себе как экономические, так и политические требования, впоследствии целиком вошла в состав петиции, с которой рабочие шли к царю 9 января 1905 года. «Распространяйте эти мысли, стремитесь к завоеванию этих требований, но не говорите, откуда они», — напутствовал рабочих Гапон.

Вступление в «Собрание» группы Карелина привело к быстрому росту численности организации. Карелинцы повели среди рабочих агитацию за вступление в «Собрание», убеждая их, что дело Гапона — дело чистое и не имеет ничего общего с полицейской затеей Зубатова. «Каждый, уверовав в Гапона и дело, весь отдавался ему и десятками давал таких членов, которые сами по себе представляли силу, вполне подготовленную и обработанную для пропаганды и агитации», — вспоминал Н. М. Варнашев. С весны 1904 года рабочие стали вступать в «Собрание» массами, и численность «Собрания» в короткое время возросла до нескольких тысяч.

Группа Карелина оказала решающее влияние на дальнейшее направление деятельности «Собрания». Внутри руководства «Собрания» карелинцы образовали своего рода оппозицию, которая вынуждала Гапона считаться с ее требованиями. По мнению И. И. Павлова, оппозиция играла в «Собрании» даже более важную роль, чем сам Гапон: «Гапон был нужен, как ширма, и ряса его этому способствовала. Но если бы не случилось Гапона, то движение все равно выдвинуло бы кого-либо другого, у которого вместо рясы нашлось бы что-либо другое. В этом движении участвовала сама рабочая масса, выдвинувшая вперед, в виде авангарда, отдельную группу, которая приняла, всосала в себя Гапона, и, все время подталкивая его в желательном группе направлении, заставила его сделать то, что он должен был сделать».

С мая 1904 года началось открытие новых отделов «Собрания» в разных частях города. Всего до конца года было открыто 11 отделов. Открытие отделов не было предусмотрено уставом, но Гапон достигал своего, действуя «нахальством»: нанимал помещение и приглашал на освящение градоначальника, после чего полицейские власти уже не вмешивались и выдавали разрешение. Так удалось распространить деятельность «Собрания» по всему Петербургу.

Летом 1904 года Гапон в нарушение устава попытался распространить деятельность «Собрания» на другие города России. С этой целью он совершил поездку в Москву, Киев, Харьков и Полтаву. В Москве и Киеве Гапон посещал местные зубатовские организации и в присутствии рабочих критиковал их деятельность, ставя в пример успехи своей рабочей организации в Петербурге.

Об этой деятельности Гапона стало известно местной администрации. По распоряжению московского генерал-губернатора Сергея Александровича Гапон был арестован и выслан из Москвы, и на него был написан донос министру внутренних дел, уличающий его в неуставной деятельности. Однако в это время министр В. К. Плеве был убит бомбой террориста, и донос остался без последствий. Похожая история произошла в Киеве, где генерал-губернатором был старый знакомый Гапона Н. В. Клейгельс. В Киеве Гапон заявил, что действует с разрешения директора Департамента полиции А. А. Лопухина. Однако начальник местного охранного отделения А. И. Спиридович был против создания в городе рабочих организаций и выехал в Петербург, где сообщил о своих сомнениях Лопухину. По словам Спиридовича, Лопухин возмущался нахальством и ложью Гапона, действовавшего без его ведома. Гапону было запрещено выходить за рамки Петербурга.

Осенью 1904 года по инициативе либерального «Союза освобождения» в стране началась кампания земских петиций. В земских петициях и в левой печати выдвигались требования конституции и народного представительства. В начале ноября 1904 года Гапон по своей инициативе установил связь с представителями «Союза освобождения» и пригласил их на заседание своего «тайного комитета». По приглашению Гапона на встречу прибыли Е. Д. Кускова, С. Н. Прокопович и В. Я. Яковлев-Богучарский. Либералы предложили рабочим присоединиться к земской компании и обратиться к властям с такой же петицией, с какими выступали земские деятели. Гапон, со своей стороны, ознакомил их со своей мартовской «программой пяти».

28 ноября 1904 года предложение выступить с рабочей петицией было выдвинуто Гапоном на собрании председателей отделов «Собрания». Предложение было принято большинством голосов, причем решение о содержании и способе подачи петиции оставлялось на усмотрение Гапона. С этого момента руководители «Собрания» повели в массах агитацию за подачу петиции о рабочих нуждах. Перед руководителями отделов была поставлена задача увязывать в своих выступлениях экономические нужды рабочих с их политическим бесправием. По договоренности с «Союзом освобождения» в отделах стали распространяться либеральные газеты «Наша жизнь» и «Наши дни» («Сын отечества»). Газеты читались на рабочих собраниях, а руководители отделов давали им соответствующее толкование. «Газетная тактика» привела к резкой политизации «Собрания», что проявилось в быстром росте его численности.

В декабре 1904 года оно насчитывало уже 9 000 членов, а в начале января 1905 года возросло до 20 000.

В декабре 1904 года вопрос о подаче петиции привел к расколу в руководстве «Собрания». Штабная оппозиция во главе с А. Е. Карелиным и В. М. Карелиной настаивали на немедленной подаче петиции, тогда как Гапон и его сторонники считали ее преждевременной.

Гапон полагал, что подача петиции, не подкрепленная восстанием массы, приведет только к аресту руководства «Собрания» и закрытию его отделов. Поэтому он считал необходимым как следует подготовить рабочую массу к выступлению. В это время у Гапона сложился план создать по всей России сеть потребительских кооперативов, с помощью которых он рассчитывал сорганизовать рабочих других городов, а также крестьян. Он даже заключил на этот счет договор с купцом А. Е. Михайловым, обязавшимся предоставить ссудный капитал. Однако оппозиция полагала, что именно теперь наступил тот самый момент, когда рабочие должны выступить со своими требованиями, и что другого случая может не представиться.

Видя, что Гапон откладывает петицию на неопределенное будущее, оппозиция стала готовить почву для свержения его с пьедестала рабочего вождя. Отношения сторон обострились до предела. В это самое время произошел инцидент с увольнением четырех рабочих с Путиловского завода, который придал событиям новый оборот.

Кровавое воскресенье

В начале декабря 1904 года с Путиловского завода по решению мастера Тетявкина было уволено четверо рабочих — членов «Собрания»: Сергунин, Субботин, Уколов и Федоров. По утверждению администрации, они были уволены на законном основании. Однако в среде рабочих распространился слух, что они уволены за принадлежность к гапоновскому «Собранию». По информации И. И. Павлова, руководители Путиловского завода были обеспокоены стремительным ростом Нарвского отдела «Собрания», который угрожал вобрать в себя всех рабочих завода.

Инцидент с увольнением рабочих рассматривался в Нарвском отделе, и там было решено, что они уволены незаконно, о чем было доведено до сведения Гапона. Вернувшись из Нарвского отдела, Гапон заявил своим сотрудникам, что видит в увольнении вызов, брошенный «Собранию» со стороны капиталистов. Гапон сказал, что «Собрание» должно вступиться за своих членов и что в противном случае оно ничего не стоит и он сам из него выйдет.

27 декабря состоялось заседание руководителей отделов «Собрания» на Васильевском острове, на котором обсуждался вопрос о путиловском инциденте. По итогам заседания было принято решение послать три депутации: одну — к директору завода С. И. Смирнову, другую — к фабричному инспектору С. П. Чижову и третью — к градоначальнику И. А. Фуллону. В принятой резолюции от заводчиков требовали восстановить на своих местах уволенных рабочих и уволить мастера Тетявкина. В случае отказа в выполнении требований рабочие заявляли, что не ручаются за сохранение в городе порядка. После принятия резолюции в более узком кругу руководителей «Собрания» был поднят вопрос о петиции. Гапон и на этом заседании был против петиции, убеждая рабочих вести только стачку. «Я человек практический и думаю, как бы не вышло из этого хуже, — говорил Гапон. — Я глубоко убежден, что стачку мы выиграем, а петиция — нелепость сейчас». Оппозиция же считала, что именно сейчас наступил самый удобный момент.

По воспоминаниям А. Е. Карелина, исход дела решило его выступление: «Вышло так, что при голосовании разделились почти поровну и решающим должен был быть голос Гапона: как он скажет, так и будет. Сильно верили в него. Тогда я и сказал: «Товарищи! Нас называют зубатовцами. Но зубатовцы оправдали себя тем движением, что было от них в Одессе, а мы оправдаем себя подачей петиции». Мои слова и были как будто бы последней каплей. Гапон сказал: «Хотите сорвать стачку, ну, срывайте!» — и голосовал за выступление. Это и решило дело, так как большинство голосовало за Гапоном».

По итогам голосования было принято решение: в случае неисполнения требований рабочих объявить забастовку на Путиловском заводе и предъявить администрации более широкие экономические требования; если и тогда требования не будут исполнены, распространить забастовку еще на несколько заводов и предъявить еще более широкие требования; если же и на этот раз заводчики не уступят, обратить забастовку во всеобщую и использовать ее для подачи петиции.

28 декабря депутации от рабочих явились к директору Смирнову и фабричному инспектору Чижову, и те отказали им во всех требованиях. При этом директор Смирнов закончил свою речь обвинениями в адрес Гапона, сказав, что он-то и есть главный враг рабочих.

Градоначальник Фуллон, напротив, принял депутацию вежливо и обещал оказать содействие. В последующие дни Гапон вел единоличные переговоры со Смирновым и Чижовым, убеждая их пойти на уступки, однако те остались непреклонны. По утверждению инспектора Чижова, в ходе разговора Гапон предложил ему перейти на сторону «Собрания», угрожая в противном случае пустить против него все средства: суд, печать и раздражение 6000 рабочих. Когда же Чижов спросил, означает ли «раздражение 6000 рабочих», что его могут убить, Гапон ответил, что да. Однако Чижов не поддался на угрозу. Впоследствии Чижов писал: «Получив отпор от директора С. И. Смирнова, священник Гапон увидел себя в положении человека, которому уже нельзя останавливаться на полпути: всколыхнутая часть рабочих не простила бы ему несбывшихся ожиданий, и он пустил в ход все, чтобы поддержать свой авторитет».

Несмотря на отказ администрации и фабричной инспекции, Гапон до последнего момента надеялся на мирное урегулирование конфликта. Накануне Нового года в разговоре с И. И. Павловым Гапон высказал уверенность, что правительство, извещенное о требованиях рабочих, окажет давление на администрацию завода. «Мне кажется, что наверху успеют понять настоящее положение дела и не дадут развернуться событиям — пойдут на уступки, то есть сделают путиловской администрации внушение, и она удовлетворит наши пока мизерные требования», — говорил Гапон.

Гапон возлагал свои надежды на Фуллона, который вел переговоры о восстановлении рабочих с С. Ю. Витте. Однако вопреки ожиданиям Гапона, требования так и не были удовлетворены. 2 января на собрании в Нарвском отделе было принято решение о начале забастовки, и 3 января Путиловский завод встал. Одновременно гапоновские рабочие начали печатать и распространять по заводам Петербурга списки широких экономических требований к администрации.

3 января у министра финансов В. Н. Коковцова состоялось совещание заводчиков и фабрикантов, на котором обсуждались меры по прекращению рабочей забастовки. По итогам этого совещания Коковцов написал доклад на имя императора, который был подан ему 5 января.

В докладе Коковцов утверждал, что требования рабочих незаконны и невыполнимы для промышленников, а исполнение некоторых из них могло бы нанести тяжелый урон российской промышленности. В частности, установление 8-часового рабочего дня на Путиловском заводе, выполнявшем ответственный заказ для Маньчжурской армии, могло бы привести к непоправимым последствиям на военном фронте и потому вообще недопустимо. Коковцов также обращал внимание царя на то, что забастовкой руководит допущенное властями «Собрание» во главе со священником Гапоном и сообщал, что обратился по этому поводу в Департамент полиции. Царь ознакомился с докладом.

4 января Гапон во главе депутации явился к директору Путиловского завода Смирнову и зачитал ему список экономических требований. По поводу каждого пункта требований Гапон давал объяснения и возражал на замечания, делаемые директором, причем неоднократно обращался к сопровождавшим его рабочим со словами: «Не так ли, товарищи?». Смирнов в очередной раз отказал в удовлетворении требований, указав основания, почему они неисполнимы. На следующий день забастовка была распространена на другие заводы Петербурга, и им были также предъявлены широкие экономические требования.

5 января Гапон ходил с депутацией в правление акционеров Путиловского завода и убедился, что требования рабочих не будут удовлетворены.

6 января он отправился к министру внутренних дел П. Д. Святополк-Мирскому, но тот отказался его принять.

После того, как стало ясно, что все экономические средства борьбы исчерпаны, Гапон решил перейти на путь политики и обратиться непосредственно к царю. В своих воспоминаниях Гапон писал: «Сознавая, что со своей стороны я сделал все, чтобы сохранить мир, я решил, что другого исхода не было, как всеобщая забастовка, а так как забастовка эта, несомненно, вызовет закрытие моего союза, то я и поспешил с составлением петиции и последними приготовлениями».

6 января Гапон приехал в Нарвский отдел «Собрания» и произнес зажигательную речь, в которой призывал рабочих обратиться со своими нуждами непосредственно к царю. Сущность речи состояла в том, что на рабочего не обращают внимания, не считают его за человека, правды нигде нельзя добиться, все законы попраны, и рабочие должны поставить себя в такое положение, чтобы с ними считались, как с людьми. При этом Гапон призывал всех рабочих, с женами и детьми, идти 9 января в 2 часа дня к Зимнему дворцу.

В тот же день Гапон на основании предложенных ему набросков составил текст петиции на имя царя. В основу петиции была положена мартовская «программа пяти», к которой Гапон добавил пространное предисловие и краткое заключение. Предисловие, написанное в стиле церковного красноречия, включало в себя обращение к царю, описание бедственного положения и бесправия рабочих и требование немедленного созыва Учредительного собрания. «Не откажи в помощи Твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества, дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбрось с него невыносимый гнет чиновников. Разрушь стену между Тобой и твоим народом, и пусть он правит страной вместе с Тобой», — писал царю Гапон.

В кратком заключении Гапон от имени рабочих выражал готовность умереть у стен царского дворца, если просьба не будет исполнена: «Вот, Государь, наши главные нужды, с которыми мы пришли к Тебе! Повели и поклянись исполнить их, и Ты сделаешь Россию счастливой и славной, а имя свое запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена. А не повелишь, не отзовешься на нашу мольбу, — мы умрем здесь, на этой площади, пред Твоим дворцом. Нам некуда больше идти и незачем! У нас только два пути: — или к свободе и счастью, или в могилу. Укажи, Государь, любой из них, мы пойдем по нему беспрекословно, хотя бы это и был путь к смерти. Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России! Нам не жалко этой жертвы, мы охотно приносим ее!».

Идея шествия ко дворцу «всем миром» возникла 6 января и принадлежала самому Гапону. Сущность идеи была проста: петицию, поданную депутацией от рабочих, можно положить под сукно, но петицию, принесенную десятками тысяч рабочих, нельзя положить под сукно. Царь так или иначе должен будет ответить на эту просьбу, и из этого ответа станет ясно, с кем он — с народом или против народа.

6, 7 и 8 января текст петиции читался во всех отделах «Собрания», и под ним собирались тысячи подписей. По подсчету историка Василия Богучарского, только 6 января под петицией было собрано не менее 7 тысяч подписей. По подсчету журналиста Н. Симбирского, всего было собрано не менее 40 тысяч подписей, а по оценке самого Гапона, подписей было более 100 тысяч.

Гапон разъезжал по отделам «Собрания», зачитывал петицию и давал ей толкование. Говорил Гапон просто и искренне и легко овладевал аудиторией. Секрет ораторского таланта Гапона состоял в том, что он говорил с рабочими на одном языке и выражал их собственные чувства и желания. После каждого пункта петиции Гапон давал ему краткое разъяснение и обращался к толпе с вопросом: «Нужно ли вам это, товарищи?» — «Нужно, необходимо!» — единым вздохом отвечала толпа.

В конце речи Гапон требовал от рабочих поклясться, что они явятся в воскресенье на площадь и не отступятся от своих требований, даже если им будет угрожать смерть.

По свидетельству очевидцев, толпа, возбужденная Гапоном, пребывала в состоянии религиозной экзальтации. Люди плакали, топали ногами, стучали стульями, бились кулаками в стены и клялись, как один, явиться на площадь и умереть за правду и свободу. В «Собрании» царила атмосфера мистического экстаза. Люди складывали пальцы крестиками, показывая, что эти требования для них святы и их клятва равносильна присяге на кресте.

Свидетельница событий Любовь Гуревич писала: «Быть может, никогда и нигде еще революционный подъем огромных народных масс — готовность умереть за свободу и обновление жизни — не соединялся с таким торжественным, можно сказать, народно-религиозным настроением».

Популярность самого Гапона в эти дни достигла небывалых размеров. Многие видели в нем пророка, посланного Богом для освобождения рабочего народа. Женщины подносили к нему для благословения своих детей. Люди видели, с какой легкостью останавливались огромные фабрики и заводы, и приписывали это «силе» Гапона. Прокурор Петербургской судебной палаты писал в записке на имя министра юстиции: «Названный священник приобрел чрезвычайное значение в глазах народа. Большинство считает его пророком, явившимся от Бога для защиты рабочего люда. К этому уже прибавляются легенды о его неуязвимости, неуловимости и т. п. Женщины говорят о нем со слезами на глазах. Опираясь на религиозность огромного большинства рабочих, Гапон увлек всю массу фабричных и ремесленников, так что в настоящее время в движении участвует около 200 000 человек. Использовав именно эту сторону нравственной силы русского простолюдина, Гапон, по выражению одного лица, «дал пощечину» революционерам, которые потеряли всякое значение в этих волнениях, издав всего 3 прокламации в незначительном количестве. По приказу о. Гапона рабочие гонят от себя агитаторов и уничтожают листки, слепо идут за своим духовным отцом. При таком направлении образа мыслей толпы она, несомненно, твердо и убежденно верит в правоту своего желания подать челобитную царю и иметь от него ответ, считая, что если преследуют студентов за их пропаганду и демонстрации, то нападение на толпу, идущую к царю с крестом и священником, будет явным доказательством невозможности для подданных царя просить его о своих нуждах».

6 января Гапон объявил о начале всеобщей забастовки, и к 7 числу все заводы и фабрики Петербурга забастовали. Гапоновские рабочие проходили по предприятиям и без труда снимали людей с работы. Последним остановился Императорский фарфоровый завод. Делегат от завода сообщил Гапону, что их рабочие не желают бастовать. «Скажи рабочим фарфорового завода, — ответил Гапон, — если они завтра к полудню все не бросят работу, я пришлю туда тысячу человек, которые заставят их сделать это». На другой день казенный завод встал, как один человек.

Чтобы обеспечить мирный характер движения, Гапон вступил в переговоры с представителями революционных партий. 6 и 7 января он встречался с социал-демократами и эсерами и просил их не вносить раздор в народное движение. «Пойдем под одним знаменем, общим и мирным, к нашей святой цели», — говорил Гапон.

7 января Гапон устроил встречу с представителями революционных партий за Невской заставой. На встрече он убеждал их присоединиться к мирному шествию, не прибегать к насилию, не выбрасывать красных флагов и не кричать «долой самодержавие». По свидетельству участников встречи, Гапон выражал уверенность в успехе движения и полагал, что царь выйдет к народу и примет петицию. Гапон охотно развивал свой план действий. В случае, если царь примет петицию, он возьмет с него клятву немедленно подписать указ о всеобщей амнистии и о созыве всенародного Земского собора. После этого он выйдет к народу и махнет белым платком, — и начнется всенародный праздник. Если же царь откажется принять петицию и не подпишет указ, он выйдет к народу и махнет красным платком, — и начнется всенародное восстание. В последнем случае всем разрушительным силам, к которым Гапон причислял и революционеров, предоставлялась полная свобода действий. «Тогда выбрасывайте красные флаги и делайте все, что найдете разумным», — говорил Гапон.

Таким образом Гапону удалось привлечь революционеров на свою сторону, и они вполне подчинились общему движению. Начиная с 6 января, партийным ораторам предоставлялся свободный доступ во все отделы «Собрания». Они выступали перед рабочими, призывали их идти к Зимнему дворцу и зачитывали гапоновскую петицию. Большевик Д. Д. Гиммер-Суханов поражался организаторской воле Гапона, который настолько подчинил себе партийных работников, что, выступая в отделах, они во всем копировали Гапона и даже говорили с его украинским акцентом.

7 января Гапон ходил на прием к министру юстиции Николаю Муравьеву и убеждал его оказать воздействие на царя и уговорить его принять петицию. «Падите ему в ноги, — говорил Гапон, — и умоляйте его, ради него самого, принять депутацию, и тогда благодарная Россия занесет ваше имя в летописи страны». Муравьев, подумав, ответил, что у него есть свой долг, которому он останется верен. На следующий день Муравьев рассказал о своей встрече с Гапоном другим министрам. Гапон, по словам Муравьева, — «убежденный до фанатизма социалист; говорит, что его долг — положить живот за «други своя», и говорит, что, собственно, рабочий вопрос — пустяки, что они только придрались к этому, а главное — политика». Это мнение было доведено до сведения императора Николая II, который записал в своем Дневнике 8 января: «Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики… Во главе рабочего союза — какой-то священник-социалист Гапон».

Чтобы не дать властям повода применить силу, Гапон решил придать движению максимально мирный характер. Было решено, что народ пойдет к царю абсолютно безоружным и не допустит никаких беспорядков. Эту мысль Гапон настойчиво внушал рабочим в своих выступлениях. По словам очевидца, Гапон «грозно, подобно Савонароле, требовал и заклинал — и весь народ громогласно повторял вслед за ним в собраниях эту клятву — не прикасаться к спиртным напиткам, не иметь при себе оружия, даже перочинных ножей, и не применять грубой силы при столкновении с властями».

Предвидя, что царь не захочет выйти к народу из опасения за свою жизнь, Гапон потребовал от руководящего кружка рабочих поклясться, что они гарантируют безопасность царя ценой своей собственной жизни. «Если что-либо случится с царем, я первый покончу с собой на ваших глазах, — говорил Гапон. — Вы знаете, что я умею держать слово, а в этом я клянусь вам». По распоряжению Гапона изо всех отделов были выделены особые дружины, которые должны были обеспечить охрану царя. Таковых было до 1000 человек, и они должны были наблюдать за порядком во время мирного шествия.

Накануне выступления Гапон направил письма министру внутренних дел Петру Святополк-Мирскому и царю Николаю II с призывом избежать кровопролития. В своем письме к царю Гапон писал: «Государь, боюсь, что Твои министры не сказали Тебе всей правды о настоящем положении вещей в столице. Знай, что рабочие и жители г. Петербурга, веря в Тебя, бесповоротно решили явиться завтра в 2 часа пополудни к Зимнему дворцу, чтобы представить Тебе свои нужды и нужды всего русского народа. Если Ты, колеблясь душой, не покажешься народу и если прольется неповинная кровь, то порвется та нравственная связь, которая до сих пор еще существует между Тобой и Твоим народом. Доверие, которое он питает к Тебе, навсегда исчезнет. Явись же завтра с мужественным сердцем пред Твоим народом и прими с открытой душой нашу смиренную петицию. Я, представитель рабочих, и мои мужественные товарищи ценой своей собственной жизни гарантируем неприкосновенность Твоей особы».

8 января товарищ министра внутренних дел К. Н. Рыдзевский подписал ордер на арест Гапона. Однако арестовать его не удалось, так как Гапон был окружен плотной толпой рабочих и для его ареста потребовалось бы принести в жертву не менее 10 человек полиции.

8 января, выступая перед рабочими, Гапон уже высказывал мысль, что царь может не выйти к народу и выслать против него войска. В таких случаях он заканчивал свою речь словами: «И тогда у нас больше нет царя!» — и вся толпа отвечала хором: «Нет царя…». Накануне шествия вожаки движения уже не верили, что царь примет петицию. По словам А. Е. Карелина, «ни у Гапона, ни у руководящей группы не было веры в то, что царь примет рабочих и что даже их пустят дойти до площади. Все хорошо знали, что рабочих расстреляют».

По словам Н. М. Варнашева, «все ясно осознавали нравственную ответственность за предстоящие жертвы, ибо ни у кого не было сомнений в предстоящей кровавой расправе правительства с народом». Но остановить движение уже было невозможно, так как оно приняло стихийный характер. Вожаки решили, что они докажут чистоту и честность своих намерений, если, шествуя во главе своих отделов, безоружные, без ропота разделят общую судьбу.

В одной из последних речей накануне шествия Гапон говорил: «Здесь может пролиться кровь. Помните — это будет священная кровь. Кровь мучеников никогда не пропадает — она дает ростки свободы». Вечером 8 января Гапон и руководители «Собрания» поехали в фотографию и снялись «на прощание», после чего разъехались по своим отделам.

Утром 9 января Гапон во главе Нарвского отдела «Собрания» двинулся в направлении Зимнего дворца. С ним шло не менее 50 000 человек. Другие рабочие шли от своих отделов, рассчитывая соединиться на Дворцовой площади. Перед выступлением Гапон обратился к толпе со словами: «Если царь не исполнит нашу просьбу, значит, у нас нет царя».

В последний момент было решено придать процессии характер крестного хода. Из ближайшей часовни были взяты четыре хоругви, иконы и священническая епитрахиль, в которую облачился Гапон. Впереди шествия несли портреты царя и большой белый флаг с надписью: «Солдаты! Не стреляйте в народ!».

Когда толпа приблизилась к Нарвской заставе, ее атаковал отряд кавалерии. Гапон скомандовал: «Вперед, товарищи! Или смерть, или свобода!» — после чего толпа сомкнула ряды и продолжала движение.

«Наэлектризованные агитацией, толпы рабочих, не поддаваясь воздействию обычных обще-полицейских мер и даже атакам кавалерии, упорно стремились к Зимнему дворцу», — говорилось в правительственном докладе.

В это время по толпе были произведены ружейные залпы, и первые ряды повалились на землю. Залпами были убиты ближайшие соратники Гапона — рабочий Иван Васильев и телохранитель М. Филиппов, шедшие рядом с ним. Сам Гапон получил легкое ранение в руку и был повален на землю общим напором толпы. После последнего залпа задние ряды обратились в бегство, и шествие было рассеяно. Этот день вошел в историю под названием «Кровавого воскресенья».

После расстрела демонстрации Гапон был уведен с площади эсером П. М. Рутенбергом. По дороге его остригли и переодели в светскую одежду, отданную одним из рабочих, а затем привели на квартиру писателя Максима Горького. Увидев Гапона, Горький обнял его, заплакал и сказал, что теперь «надо идти до конца».

На квартире Горького Гапон написал послание к рабочим, в котором призывал их к вооруженной борьбе против самодержавия. В своем послании Гапон писал: «Родные товарищи-рабочие! Итак, у нас больше нет царя! Неповинная кровь легла между ним и народом. Да здравствует же начало народной борьбы за свободу!».

Вечером того же дня Гапон вместе с Горьким пришел на собрание левой интеллигенции в Вольно-экономическом обществе. Выступая перед собравшимися, Гапон призвал их поддержать народное восстание и помочь рабочим добыть оружие. Во время выступления он зачитывал документы, из которых следовало, что инициаторами расстрела шествия были дяди царя — Владимир Александрович и Сергей Александрович. После выступления Гапон был уведен и спрятан на квартире литератора Ф. Д. Батюшкова. Здесь он написал еще несколько посланий к рабочим с призывом к восстанию.

В одном из посланий Гапон писал: «Родные, кровью спаянные братья, товарищи-рабочие! Мы мирно шли 9-го к царю за правдой. Мы предупредили об этом его опричников-министров, просили убрать войска, не мешать нам идти к нашему царю. Самому царю я послал 8-го письмо в Царское Село, просил его выйти к своему народу с благородным сердцем, с мужественной душой. Ценой собственной жизни мы гарантировали ему неприкосновенность его личности. И что же? Невинная кровь все-таки пролилась. Зверь-царь, его чиновники-казнокрады и грабители русского народа сознательно хотели быть и сделались убийцами безоружных наших братьев, жен и детей. Пули царских солдат, убивших за Нарвской заставой рабочих, несших царские портреты, простреливали эти портреты и убили нашу веру в царя. Так отомстим же, братья, проклятому народом царю, всему его змеиному царскому отродью, его министрам и всем грабителям несчастной русской земли! Смерть им всем!».

В первые дни после расстрела шествия Гапон всерьез рассчитывал на массовое народное восстание. В своих воспоминаниях он писал: «Я думал, что восстание возможно и, конечно, считал своею обязанностью стать во главе движения. Я организовал и повел народ на мирную демонстрацию, тем более моею обязанностью было вести его тем единственным путем, который нам оставался».

Однако, вопреки ожиданиям Гапона, массового восстания не последовало, а в городе произошли лишь отдельные беспорядки.

Лидеры гапоновского «Собрания» были арестованы и посажены в тюрьму, и он утратил всякую связь со своими рабочими. По настоянию эсеров Гапон решил выехать из Петербурга, а через несколько дней было решено переправить его за границу. Рутенберг дал ему адреса и пароли для перехода через границу и для явки за границей. Однако по дороге Гапон разминулся с ожидавшими его лицами, и ему пришлось переходить границу самостоятельно.

Прибыв в пограничный район, Гапон заключил сделку с местными контрабандистами, и в конце января один, без документов перешел русско-германскую границу близ Тауроггена. При переходе границы в него стрелял солдат-пограничник, но он ушел невредимым.

Эмиграция Георгия Гапона

В начале февраля 1905 года Гапон прибыл в Женеву — главный центр зарубежной деятельности русских революционеров. В это время о священнике-революционере писали все европейские газеты, и имя его было у всех на слуху. В короткое время Гапон приобрел за границей такую славу, какой в прошлом не пользовался ни один русский революционер.

Не зная иностранных языков, Гапон зашел в Женеве в русскую библиотеку и назвал свое имя библиотекарю. Библиотекарь, который оказался социал-демократом, немедленно отвел его на квартиру Г. В. Плеханова. Плеханов встретил Гапона с распростертыми объятиями и устроил ему чествование, на которое были приглашены главные лидеры социал-демократической партии — В. И. Засулич, П. Б. Аксельрод, Л. И. Аксельрод, А. Н. Потресов, Ф. И. Дан и другие. Здесь, по словам Гапона, его «взяли в плен» и несколько дней подвергали обработке, пытаясь обратить в правоверного социал-демократа.

В разговоре Гапон высказал свою симпатию к социал-демократическому учению, и на следующий день в газетах появилось сообщение, что Гапон объявил себя социал-демократом. По словам Л. Г. Дейча, социал-демократы, действительно, «не прочь были иметь его в своих рядах, но при условии, что он усвоит марксистское мировоззрение и не будет претендовать на роль большую той, на какую дадут ему право его знания и способности». Однако Гапон не проявил стремления к теоретическим знаниям, и вскоре сблизился с эсерами, которых считал «практическими» людьми.

Переехав к эсерам, Гапон поселился на квартире Л. Э. Шишко. Здесь с ним познакомились главные деятели партии эсеров — В. М. Чернов, Б. В. Савинков, Е. К. Брешко-Брешковская, М. Р. Гоц, Е. Ф. Азеф, Н. С. Русанов и другие. Эсеры окружили Гапона почитанием, за все хвалили и познакомили с видными французскими политиками — Ж. Жоресом и Ж. Клемансо. В это время Гапон активно готовился к новому революционному выступлению, в котором рассчитывал сыграть главную роль. Готовясь встать во главе восстания, Гапон учился верховой езде, стрельбе из пистолета и искусству изготовления бомб.

Речь его в это время пестрела отборной руганью в адрес царских властей и большим количеством слов, производных от слова «кровь».

В беседах с эсерами Гапон говорил, что поклялся отомстить за 9 января и готов использовать для этого любые средства. Чтобы подготовить народ к восстанию, Гапон писал революционные воззвания, которые печатались эсерами и нелегально ввозились на территорию России. В своих воззваниях он призывал к самым крайним методам борьбы с самодержавием.

10 (23) марта 1905 года Правительствующий Синод по представлению митрополита Антония (Вадковского) от 4 (17) марта лишил Гапона сана священника и исключил из духовного звания.

В феврале 1905 года Гапон выступил с инициативой созыва межпартийной конференции, которая должна была объединить все революционные партии России в деле вооруженного восстания. Идея такой конференции принадлежала финскому революционеру К. Циллиакусу и была подсказана Гапону эсерами. Гапон с энтузиазмом схватился за эту идею, и 7 (20) февраля обратился с «Открытым письмом к социалистическим партиям России», в котором призывал их объединиться в борьбе с самодержавием.

Письмо было отправлено в Международное социалистическое бюро и разослано всем заинтересованным организациям. Чтобы обеспечить представительство революционных партий, Гапон вел предварительные переговоры с их лидерами. Гапон встречался с представителями меньшевиков, большевиков, Бунда, «Союза освобождения» и различных национальных партий.

В начале февраля Гапон встретился с лидером большевиков В. И. Лениным. По воспоминаниям Н. К. Крупской, накануне встречи «Ильич не зажигал у себя в комнате огня и шагал из угла в угол. Гапон был живым куском нараставшей в России революции, человеком, тесно связанным с рабочими массами, беззаветно верившими ему, и Ильич волновался этой встречей». Встреча состоялась на нейтральной почве, в кафе, и прошла успешно.

Ленин горячо поддержал идею объединения и обещал выступить с ней на ближайшем съезде социал-демократической партии. По итогам встречи Ленин написал статью «О боевом соглашении для восстания», в котором приводил текст письма Гапона и выражал ему поддержку.

Выступая на III съезде РСДРП, Ленин характеризовал Гапона как «человека безусловно преданного революции, инициативного и умного, хотя, к сожалению, без выдержанного революционного миросозерцания». Рассказывая о встречах Ленина с Гапоном, Крупская писала: «Тогда Гапон был еще обвеян дыханием революции. Говоря о питерских рабочих, он весь загорался, он кипел негодованием, возмущением против царя и его приспешников. В этом возмущении было немало наивности, но тем непосредственнее оно было. Это возмущение было созвучно возмущению рабочих масс». На прощание Ленин посоветовал Гапону «не слушать лести» и «учиться».

Объединительная деятельность Гапона вызвала большую тревогу у царских властей. В марте 1905 года заведующий заграничной агентурой Департамента полиции Л. А. Ратаев писал своему начальству: «Вопрос о слиянии партии эсеров с социал-демократами для совместных террористических действий подвигается быстрыми шагами вперед… Положение становится день ото дня серьезнее и опаснее». Информацию о деятельности Гапона Департамент полиции получал от своего агента Евно Азефа. Азеф писал Ратаеву подробные доносы, в которых сообщал о месте жительства Гапона, его конспиративных кличках и всех предпринимаемых им шагах.

Женевская межпартийная конференция состоялась в апреле 1905 года. На нее съехались представители 11 революционных партий России. Председательствующим на ней был избран Гапон. Несмотря на уход с конференции социал-демократов, она дала ценные практические результаты. По итогам конференции были приняты две декларации, в которых провозглашались общие цели собравшихся партий: вооруженное восстание, созыв Учредительного собрания, провозглашение демократической республики и социализация земли. На конференции было достигнуто соглашение о создании единого боевого комитета, который должен был руководить подготовкой восстания. Кроме самого Гапона, в состав комитета вошли Е. К. Брешко-Брешковская и князь Д. А. Хилков. Назначение боевого комитета состояло в том, чтобы увеличить моральную силу революции, создать веру в единство революционных сил и облегчить боевые соглашения между партиями внутри России.

В мае 1905 года Гапон на короткое время вступил в партию эсеров. Инициатором его вступления был П. М. Рутенберг. Как следует из мемуаров Рутенберга, эсеры надеялись, что партийная дисциплина свяжет Гапона и удержит его от попыток проводить самостоятельную политику.

В результате Гапону было предложено выйти из партии, и с лета 1905 года он повел собственную политику. О своих отношениях с партийными революционерами сам Гапон позднее говорил: «Очень их уважаю, в особенности некоторых отдельных лиц ценю, например, Шишко, — но не могу же я подчиниться им, влезть в их рамки».

Всероссийский Рабочий Союз

В апреле-мае 1905 года Гапон возобновил связи с петербургскими рабочими. К этому времени лидеры гапоновского «Собрания» были выпущены из тюрьмы и возобновили нелегальную деятельность. В мае рабочие получили от Гапона письмо, в котором он рассказывал о своей жизни за границей и делился дальнейшими планами. В письме Гапон, в частности, писал: «Здесь мой авторитет весьма силен, популярность велика, но не особенно меня вся эта мишура радует. Гвоздем у меня сидит мысль, как бы организовать пролетариат, как бы объединить его, двинуть его в решительный смертельный бой за свободу и счастье народов, на смерть врагу для победы трудящихся». Далее Гапон давал характеристику революционных партий: социал-демократов называл «талмудистами» и «фарисеями», а про эсеров говорил, что его не удовлетворяет их программа и тактика.

В мае-июне 1905 года Гапон вместе с рабочими принялся за создание новой организации, которую предполагалось назвать «Всероссийским Рабочим Союзом». С этой целью в Петербург был нелегально отправлен рабочий Н. Петров, бежавший за границу после 9 января. Совместно с рабочими Гапон разработал документы будущей организации, главным из которых было «Воззвание рабочему народу городов и деревень от «Российского Рабочего Союза»».

В воззвании говорилось, что «социалистические партии оказались бессильными взять в свои руки руководство массами» и поэтому группа рабочих Петербурга «решила организовать сначала питерских рабочих, а затем, по мере возможности, и провинциальных рабочих и крестьян в Российский Рабочий и Крестьянский Союз». Идеология новой организации строилась на принципе народной самодеятельности: чтобы «организация пролетариата в Рабочую партию велась бы снизу самим пролетариатом, а не сверху, оторванными от жизни интеллигентами».

Инициатива Гапона была активно поддержана либералами из «Союза освобождения» во главе с П. Б. Струве. В июле 1905 года в письме к С. Н. Прокоповичу Струве писал: «Следует, не теряя времени, приехать за границу для переговоров и соглашения с Гапоном и основания совместно с ним рабочей партии и начертания плана компании. Это станет крупным делом и его нужно как можно скорее подвинуть вперед».

Идея рабочей партии была поддержана также Максимом Горьким, который в том же месяце писал, что в Питере «быстро и крепко сливается новая партия, исключительно — рабочие, бывшие члены Гапонова общества», и определял их численность в 30 000 человек. По утверждению Гапона, Горький обещал пожертвовать на счет «Рабочего Союза» 100 тысяч рублей, однако впоследствии отказался от этой идеи под влиянием большевиков.

Летом 1905 года Гапон поселился в Лондоне, где познакомился с местными русскими эмигрантами — П. А. Кропоткиным, Н. В. Чайковским, Ф. В. Волховским и другими. С Кропоткиным у Гапона установились наиболее дружеские отношения — к нему он относился с большим уважением и ставил его выше всех русских революционеров. Под влиянием Кропоткина Гапон увлекся идеями анархо-синдикализма и продолжал интересоваться этим учением и после возвращения в Россию. Кропоткин, со своей стороны, говорил, что Гапон — это «большая революционная сила», и защищал его от нападок партийных революционеров.

Кропоткин познакомил Гапона с английскими тред-юнионами, которые заинтересовались положением рабочих в России и обещали пожертвовать крупные суммы денег на гапоновский «Рабочий Союз».

Сам Кропоткин по просьбе Гапона написал брошюру «Русский рабочий союз», в которой излагал историю рабочего движения на Западе и предлагал свой проект программы будущего «Союза». В брошюре Кропоткин, в частности, писал: «Долг рабочих — самим двинуть свое дело вперед. Вот в чем задача русского рабочего движения. Принявши все это в соображение, мы с глубокою радостью встречаем мысль об основании Рабочего Союза, если только он поставит себя независимо от существующих политических партий».

Проживая в Лондоне, Гапон получил от английского издательства заказ на написание своей автобиографии. Для работы над книгой Гапон пригласил журналиста Давида Соскиса, который писал под диктовку Гапона на английском языке. Через несколько месяцев книга была готова и вышла большими тиражами под заглавием «The Story of My Life» («История моей жизни»).

Впоследствии книга была переведена на многие языки мира, включая русский. Деньги, заработанные литературным трудом, Гапон жертвовал на нужды рабочей организации. Последняя глава книги называлась «Будущее русской революции» и заканчивалась следующими словами: «По всему этому я могу с уверенностью сказать, что борьба идет быстро к концу, что Николай II готовит себе судьбу одного из английских королей или французского короля недавних времен, что те из его династии, которые избегнут ужасов революции, в недалеком будущем будут искать себе убежища на Западе».

Тем же летом Гапон по просьбе еврейской общины написал небольшую брошюру против еврейских погромов. Брошюра вышла под названием «Послание к русскому крестьянскому и рабочему народу от Георгия Гапона». В «Послании», написанном в стиле церковной проповеди, Гапон утверждал, что царские власти сознательно натравливают бедный народ на евреев, чтобы отвратить его от борьбы со своими истинными врагами — чиновниками, помещиками и капиталистами. Послание заканчивалось следующими словами: «Русский народ, народ православный, народ христианский! Как думаешь ты, если бы Христос Спаситель наш явился теперь в Своем земном виде в нашу Русь святую, то не заплакал ли бы Он еще горше вторично, видя, как ты празднуешь светлое Его воскресение великими погромами Его народа любимого — бедноты еврейской? Подумай и ответь — не мне, а себе, в сердце своем». Брошюра была издана тиражом в 70 000 экземпляров и нелегально распространялась в России всеми революционными организациями, за исключением большевиков.

В августе 1905 года Гапон принял участие в крупном революционном предприятии — попытке организовать вооруженное восстание в Петербурге. Замысел предприятия принадлежал финскому революционеру Конни Циллиакусу, который пожертвовал на него большую сумму денег. Деньги были распределены между российскими революционными партиями и потрачены на закупку оружия. Для транспортировки оружия в Россию в Англии был зафрахтован пароход «Джон Графтон». Главную роль в приобретении и погрузке оружия сыграли эсеры, но для приемки и распределения оружия в России у них не было достаточных возможностей. Тогда-то и было решено привлечь к делу Гапона с его рабочей организацией. По словам Циллиакуса, Гапон встретил идею с восторгом и решил сам ехать в Россию для приемки оружия.

Георгий Гапон во время эмиграции

С помощью рабочего Петрова Гапон убедил Циллиакуса, что питерские рабочие уже готовы к восстанию и единственное, чего им не хватает, это оружия. Замысел Гапона был таков: «Десять или двадцать тысяч рабочих собираются к одной из приморских пристаней, поблизости Петербурга, и захватывают ее в свои руки. В это время он, Гапон, подъезжает к пристани на корабле, нагруженном оружием. Рабочие вооружаются, и он во главе их двигается на Петербург».

Циллиакус вручил Гапону 50 тысяч франков и отдал ему свою яхту, на которой тот пустился в плавание через Балтийское море. Предварительно Гапон встретился с В. И. Лениным и договорился, что большая часть оружия будет передана большевикам, у которых к этому времени была хорошая боевая организация. Посредником между Гапоном и большевиками должен был выступить Максим Горький, который с этой целью выехал из Петербурга в Финляндию.

В конце августа Гапон пересек Балтийское море и прибыл в Финляндию, где укрывался от полиции деятелями Партии активного сопротивления. У берегов Финляндии бот, на котором плыл Гапон, пошел ко дну, и он спасся только благодаря физической силе и ловкости. Вскоре, однако, пришло известие, что пароход «Джон Графтон» сел на мель в Финском заливе и большая часть оружия досталась полиции. По убеждению Циллиакуса, виновником неудачи был Азеф, который принимал в предприятии активное участие и знал все подробности дела.

В сентябре 1905 года в Гельсингфорсе под председательством Гапона состоялся нелегальный съезд «Российского Рабочего Союза». На съезде был избран центральный комитет «Рабочего Союза» и принято решение об издании собственной газеты. В центральный комитет вошли рабочие А. Е. Карелин, Н. М. Варнашев, Д. В. Кузин, Н. П. Петров и М. Белорусс. Редакторство газеты было предложено литератору В. А. Поссе, а сам Гапон был избран представителем «Союза» с мандатом «вождя русского рабочего народа».

В это время у Гапона сложился грандиозный план — объединить всех рабочих и крестьян России посредством сети потребительских кооперативов. Однако план расстроился из-за обстоятельств, помешавших получению денежной суммы от английских тред-юнионов.

К осени 1905 года резко ухудшились отношения Гапона с революционными партиями. Попытка Гапона создать «Рабочий Союз» на внепартийной основе вызывала тревогу у революционеров, опасавшихся утратить влияние на рабочие массы. Идеология гапоновского «Союза» строилась на лозунге «рабочие для рабочих» и на недоверии к партийной интеллигенции.

С точки зрения партийных революционеров, такая политика Гапона рассматривалась как авантюризм и демагогия, и в ней видели попытку расколоть революционное движение. Такое отношение к гапоновскому движению разделялось как социал-демократами, так и эсерами.

Чтобы отвратить Гапона от своей затеи, большевики пытались оказать на него воздействие с помощью Максима Горького. В августе 1905 года по просьбе ЦК РСДРП Горьким было написано на имя Гапона письмо, переданное ему через Ленина. В письме Горький осуждал попытку создать самостоятельную рабочую партию, разъединенную с интеллигенцией, и уподоблял такое разъединение «отделению духа от плоти, разума от чувств, тела от головы».

Горький убеждал Гапона не идти на поводу у «либеральной буржуазии» и объединиться с социал-демократией, в руках которой «горит светоч разума». Гапон, со своей стороны, не отказался от этого предложения и в ответном письме в ЦК РСДРП выразил готовность работать в тесном сотрудничестве с социал-демократической партией, но в качестве условия такого сотрудничества ставил объединение фракций большевиков и меньшевиков. Ответа на это письмо не последовало, и с этого момента все отношения Гапона с социал-демократами прекратились.

Отношения Гапона с эсерами также порвались в сентябре 1905 года на почве соперничества за влияние на рабочие массы. Создавая «Рабочий Союз», Гапон вербовал в него сторонников из числа как партийных, так и беспартийных революционеров. Летом 1905 года в Женеву прибыл лидер восстания на броненосце «Потемкин» матрос Афанасий Матюшенко. И Гапон, и эсеры усердно пытались завербовать Матюшенко в свою организацию, и между ними развернулась конкурентная борьба.

В этой борьбе обе стороны прибегли к враждебным приемам. Гапон настраивал Матюшенко против эсеров, уверяя его, что партийные революционеры — это интеллигенты, которые хотят сесть на шею народа. Вернувшись из Финляндии, Гапон рассказывал ему о своих революционных делах, причем выдавал все предприятие с «Джоном Графтоном» за свое единоличное дело.

Узнав об этом, эсеры не остались в долгу и обвинили Гапона во лжи, отмечая, что все предприятие с «Джоном Графтоном» было организовано ими, а Гапон обманным путем выдал это за свое дело. Борис Савинков вспоминал, что спустя несколько дней после разговора с Матюшенко он встретил Гапона и прямо обозвал его лжецом, на что Гапон ответил неопределенной угрозой. По версии же Гапона, угроза исходила от Савинкова: Гапон назвал его «сволочью», на что последний ответил: «Попомнишь меня».

Возвращение Гапона в Россию

17 октября 1905 года императором Николаем II был издан Высочайший Манифест, даровавший жителям России гражданские свободы. Одной из свобод, дарованных Манифестом 17 октября, была свобода собраний. У бывших членов «Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга» явилось желание восстановить свою организацию и получить компенсацию за убытки, понесенные при закрытии отделов «Собрания» после 9 января.

Иск о возмещении убытков был подан еще весной 1905 года, и тогда же их размер был определен в 30 тысяч рублей. В конце октября 1905 года депутация рабочих во главе с Н. М. Варнашевым явилась на прием к председателю Совета министров графу С. Ю. Витте. Рабочие просили открыть отделы «Собрания», возместить убытки и амнистировать живущего за границей Гапона. Витте поручил рабочим подать ходатайство об открытии отделов в установленном порядке, но амнистировать Гапона наотрез отказался.

Власти опасались, что Гапон устроит «новое 9 января», и поэтому отказывали ему в законной амнистии, под которую подпадали все участники январских событий. Впоследствии депутация от рабочих ходила на прием к министру торговли В. И. Тимирязеву и его заместителю М. М. Федорову. Оба министра отнеслись к просьбе рабочих с большим сочувствием и обещали содействовать в открытии отделов и возмещении убытков. Тимирязев также обещал похлопотать об амнистии Гапона.

В ноябре 1905 года Гапон возвратился в Россию и поселился в Петербурге на нелегальной квартире. Восстановив связи с рабочими, Гапон принялся хлопотать о своей амнистии и открытии отделов «Собрания». По инициативе Гапона к делу были подключены журналисты — А. И. Матюшенский и другие, которые ходили с просьбой об открытии отделов к разным чиновникам и министрам. Вскоре слухи о приезде Гапона дошли до графа Витте.

Узнав, что Гапон в Петербурге, Витте, по его словам, очень удивился и велел немедленно выслать его за границу, заявив, что в противном случае он будет арестован и судим за 9 января. «Может быть, — вспоминал Витте, — тогда было бы правильнее его арестовать и судить, но ввиду того, что тогда все рабочие были в экстазе и Гапон пользовался еще между ними большой популярностью, я не хотел сейчас после 17 октября и амнистии усложнять положение вещей».

Для переговоров к Гапону был послан бывший чиновник особых поручений при министерстве внутренних дел И. Ф. Манасевич-Мануйлов. По словам Мануйлова, граф Витте призвал его и заявил ему, что «необходимо достичь отъезда из Петербурга опасного политического авантюриста, который (дело было в разгар третьей забастовки) может послужить хорошим вожаком для рабочих». Граф дал Мануйлову адрес Гапона, и тот вечером отправился к нему на квартиру. После долгих часов переговоров Мануйлову удалось убедить Гапона покинуть Россию. На расходы по выезду граф дал Гапону тысячу рублей из личных сбережений, и в конце ноября Гапон выехал из России в районе Вержболова.

Результатом переговоров между Гапоном и Витте явилось заключенное ими соглашение. В соответствии с соглашением, Витте обязался добиться возобновления деятельности закрытых отделов «Собрания», возместить убытки, причиненные «Собранию» их закрытием, и добиться легализации Гапона с дозволением ему вернуться к участию в делах «Собрания». Гапон, со своей стороны, обязался выехать за границу и не возвращаться в Россию в течение 6 недель, то есть до 9 января следующего года. Гапон также обязался вести среди рабочих агитацию против вооруженного восстания и против влияния революционных партий. С этой целью графом Витте была составлена программа воззвания Гапона к рабочим, в котором содержались следующие положения: необходимость приостановиться на пути освободительных стремлений с целью удержать за собой и закрепить занятые позиции; присоединение к началам, возвещенным в Манифесте 17 октября, и требование созыва Государственной Думы; отрицание насильственных способов действия.

В соответствии с этой программой Гапоном было составлено воззвание, которое было доставлено к графу Витте и распечатано в Петербурге в типографии Леснера в большом количестве экземпляров. На распространение воззвания в рабочей среде помощникам Гапона по требованию Витте было выделено более 2 тысяч рублей из секретных сумм Департамента полиции. В своем воззвании Гапон, в частности, призывал рабочих не увлекаться теориями немецкого экономиста К. Маркса и «иметь свой критический разум».

В октябре 1905 года в Петербурге образовался Петербургский совет рабочих депутатов, который призывал рабочих к вооруженному восстанию. Главную роль в Совете рабочих депутатов играли социал-демократы. Замысел Витте состоял в том, чтобы использовать Гапона и его рабочих для борьбы с Советом рабочих депутатов. Замысел же Гапона состоял в том, чтобы использовать Витте для возрождения своего «Собрания» и объединения вокруг него рабочих масс. Во имя этой цели Гапон решил пожертвовать своей революционной репутацией и встал на путь открытого противостояния с революционными партиями.

21 ноября 1905 года в Соляном Городке состоялся объединенный учредительный съезд бывших 11-ти отделов «Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга». На съезд собралось около 4000 рабочих, каждый из которых был представителем своего «пятка», что в общей сложности составляло около 20 000 человек. На съезде было принято постановление о возобновлении работы «Собрания» и избрано новое правление во главе с рабочим Н. М. Варнашевым. На съезд явилось множество представителей революционных партий, включая большевиков, меньшевиков и эсеров, и глава Петербургского Совета рабочих депутатов Г. С. Хрусталев-Носарь.

Постепенно съезд превратился в митинг. Партийные ораторы всеми силами старались сорвать намеченную организацию, выступая с критическими речами. «В этот день, — писал журналист Н. Симбирский, — невидимая рука Гапона вырвала из рук партии социал-демократов целую армию организованных и сознательных рабочих в 20 тысяч человек, которая за собою могла увлечь еще вчетверо больше. И потому со стороны людей партий пускались в ход все средства».

В конце ноября Гапон встречался с эсером П. М. Рутенбергом и обсуждал с ним перспективы своего «Собрания». Рутенберг, по его словам, заявил Гапону, что если он имеет в виду интересы рабочих, то должен превратить «Собрание» в площадку для деятельности партийных агитаторов. Если же он имеет в виду свои личные интересы, то использует доверие к себе рабочей массы, как демагог. В этом случае, заверил Рутенберг, ему не удастся достичь своей цели, «так как социалистические партии достаточно сильны и организационно и идейно, чтобы уничтожить его при первой же подобной попытке». Дальнейшая деятельность и выступления Гапона убедили Рутенберга в том, что он пошел по пути демагога. В декабре 1905 года на заседании исполкома Совета рабочих депутатов Рутенберг высказался за борьбу с «гапоновщиной» как с демагогией.

Выехав за границу, Гапон начал давать многочисленные интервью, в которых хвалил политику Витте и критиковал тактику революционеров. На иностранных журналистов Гапон производил впечатление убежденного сторонника графа Витте. О тактике революционных партий Гапон говорил, что они толкают рабочий народ в пропасть, агитируя его за вооруженное восстание, к которому народ не готов ни технически, ни морально.

По утверждению Гапона, он изучил соотношение сил и понял, что преждевременное вооруженное восстание вызовет жестокие репрессии и приведет к торжеству реакционных сил. Поэтому он призывал пролетариат избегать ненужного пролития крови, удерживать завоеванные позиции и требовать от правительства выполнения программы, намеченной Манифестом 17 октября. В письме во французскую газету «Юманите» Гапон писал: «Всякий униженный и обездоленный народ, в том числе и великий русский, может и должен быть готов к освобождению из-под ярма насилия и произвола; но не всегда тот или иной народ, униженный и оскорбленный в среде богатых и сильных, может быть готовым сбросить с себя петлю немедленным вооруженным восстанием».

В письме в американскую газету «New York Herald» он заявлял еще определеннее: «Пролетариат своим неуместным вооруженным восстанием в данное время может привести к страшно убийственной гражданской войне, которая зальет братской кровью улицы, города и поля моей родины, разорит вконец страну, надолго ослабит пролетариат и, главное, вызовет реакцию и, пожалуй, военную диктатуру. Одним словом, вооруженное восстание в России в данное время есть тактическое безумие». На возражение журналистов, что он ставит себя в оппозицию всему революционному движению, Гапон отвечал: «Во всяком случае, я полон решимости и энергии действовать согласно своему внутреннему убеждению и не боюсь прослыть изменником народному благу. Пусть за меня само дело свидетельствует. Все же инсинуации, которые начнут, без сомнения, распространяться относительно меня лицемерами-недоброжелателями, заранее заявляю — буду презирать, как презирал и до 9 января».

Проживая во Франции, Гапон встречался с известными писателями и общественными деятелями А. Франсом, О. Мирбо, М. Бертло, Надаром, Ж. Жоресом, Ж. Лонге и другими. На них он произвел хорошее впечатление, но все они говорили, что он хочет остановить движение, а это не под силу одному человеку. Гапон также изучал французское синдикальное движение и договорился с французскими синдикалистами об издании для русских рабочих брошюры по рабочему вопросу.

После выезда Гапона из России граф Витте начал выполнять свою часть соглашения. 26 ноября 1905 года по требованию Витте министром внутренних дел было разрешено открыть отделы «Собрания» и выдать им конфискованное имущество.

2 декабря председателю правления Варнашеву было выдано удостоверение о разрешении открыть все 11 отделов «Собрания». Первыми открылись Петербургский и Невский отделы, однако открытие остальных задерживалось по распоряжению петербургского градоначальника.

Одновременно по распоряжению Витте началась выдача денег, обещанных руководству «Собрания» в счет возмещения убытков. В ноябре-декабре 1905 года уполномоченный по делам «Собрания» журналист А. И. Матюшенский в несколько приемов получил от министра торговли В. И. Тимирязева 30 тысяч рублей. Положив деньги на свой счет в банке, Матюшенский начал выдавать их рабочим по мелочам, причем о точной сумме денег не было известно никому из рабочих. Выдав рабочим около 7 тысяч рублей, Матюшенский в конце декабря неожиданно скрылся с 23 тысячами рублей.

31 декабря 1905 года состоялся экстренный съезд руководителей «Собрания» в Териоках. Накануне Гапон нелегально прибыл в Финляндию и созвал на съезд представителей от всех отделов «Собрания» — по 10 человек от каждого отдела. Всего съехалось около 80 человек.

На съезде Гапон выступил с исповедью за весь прошедший год, рассказал о своих попытках объединить революционные партии и поднять вооруженное восстание. В конце речи Гапон заявил, что погорячился, призывая рабочих к восстанию, что теперь считает это утопией и теперь необходимо удержать за собой завоеванное. «Убежден, что если мы так поступим, то много выиграем», — заключил Гапон.

После выступления Гапона был поднят вопрос о его статусе в организации. Часть рабочих называла его диктатором и выступала против диктаторства Гапона. После жарких прений Гапон вышел на середину и спросил: «Товарищи, я вижу, у вас многие сомневаются во мне и говорят о диктаторстве моем. Разве я был у вас диктатором?». Послышались голоса: «Нет, не был». — «А если нет, то я у вас и не прошу большего, дайте мне только прежние полномочия». Вопрос был поставлен на голосование, и большинством голосов Гапон был вновь избран руководителем «Собрания».

К началу 1906 года положение с гапоновским «Собранием» резко изменилось. В декабре 1905 года в Москве по инициативе Совета рабочих депутатов произошло Декабрьское вооруженное восстание, которое было жестоко подавлено властями. Успешное подавление восстания и ликвидация Петербургского совета рабочих депутатов привели к укреплению позиций «силового блока» в правительстве во главе с министром внутренних дел П. Н. Дурново.

В начале января 1906 года Дурново был утвержден в должности министра внутренних дел и стал фактически главным человеком в правительстве, а позиции Витте начали ослабевать. Это немедленно сказалось на отношении правительства к гапоновскому «Собранию». По распоряжению Дурново петербургский градоначальник В. Ф. фон дер Лауниц запретил устраивать собрания в гапоновских отделах, мотивируя это тем, что они могут быть использованы для пропаганды революционных идей.

В докладной записке на имя министра внутренних дел в феврале 1906 года фон дер Лауниц писал: «Допуская организацию рабочих союзов, и притом еще на такой исторически-скомпрометированной почве, как гапоновские отделы, правительство тем самым организует сплоченность рабочей массы, за направление коей даже и в ближайшем будущем нельзя поручиться».

В январе 1906 года по решению Дурново контакты с Гапоном были возложены на вице-директора Департамента полиции П. И. Рачковского. При встрече с Гапоном Рачковский заявил, что дело с открытием отделов обстоит туго и министр Дурново опасается, что Гапон устроит «новое 9 января». Гапон попытался заверить Рачковского, что его взгляды на рабочее движение изменились и теперь он имеет в виду только мирное профессиональное движение. Рачковский предложил ему написать на имя министра письмо с изложением своих взглядов, сказав, что без такого письма об открытии отделов не может быть и речи. В конце января Гапон написал на имя Дурново письмо, известное под названием «покаянного письма» Гапона.

В своем письме он, в частности, писал: «9 января — роковое недоразумение. В этом, во всяком случае, не общество виновато со мной во главе… Я действительно с наивной верой шел к царю за правдой, и фраза: «ценой нашей собственной жизни гарантируем неприкосновенность личности государя» не была пустой фразой. Но если для меня и для моих верных товарищей особа государя была и есть священна, то благо русского народа для нас дороже всего. Вот почему я, уже зная накануне 9, что будут стрелять, пошел в передних рядах, во главе, под пули и штыки солдатские, чтобы своею кровью засвидетельствовать истину — именно неотложность обновления России на началах правды».

По словам Рачковского, когда письмо было доставлено министру, Дурново, дойдя до фразы о «благе русского народа», рассвирепел и швырнул от себя бумагу. Рачковскому было поручено потребовать от Гапона более веских доказательств его лояльности. При следующей встрече Рачковский предложил Гапону открыто перейти на службу правительству и занять должность в Департаменте полиции. Взамен ему обещались большие оклады, гражданские чины, полная легализация и открытие отделов «Собрания». Однако Гапон отказался. В беседе с журналистом Симбирским он говорил: «Меня усиленно зовут на службу, обещают крупное место и большие деньги, но я не пойду, хотя бы мне сулили груды золота».

В конце февраля 1906 года министром Дурново был написан всеподданнейший доклад на имя императора, в котором говорилось о нежелательности какого-либо легального рабочего движения в России и воспроизводились все доводы, приведенные в записке градоначальника фон дер Лауница. В том же докладе сообщались подробные сведения о контактах Гапона с графом Витте и получении Гапоном от Витте 30 тысяч рублей. В январе-феврале Витте еще пытался бороться за открытие отделов, предлагая заменить Гапона на посту руководителя инженером Н. А. Демчинским. Однако после доклада Дурново дело было окончательно проиграно, и в марте 1906 года отделы были окончательно закрыты.

В начале 1906 года в прессе началась широкомасштабная кампания против Гапона и его окружения. Толчком к началу кампании послужило письмо бывшего соратника Гапона рабочего Н. Петрова. 8 февраля Петров опубликовал в газете «Русь» письмо, в котором разглашал сведения о получении Гапоном 30 тысяч рублей от правительства Витте.

Публикация вызвала громкий скандал в обществе и в гапоновском «Собрании». Руководство «Собрания» выступило с заявлением, что деньги брались с ведома правления и предназначались для компенсации убытков, понесенных «Собранием» при закрытии его отделов в январе 1905 года. Самого Петрова правление обвиняло в нарушении клятвы и предательстве интересов рабочих. По некоторым данным, возмущенный Гапон поручил рабочему П. Черемухину убить Петрова, как предателя, и вручил ему для этого свой револьвер. Однако Черемухин на заседании руководства «Собрания» застрелился сам. В дальнейшем поручение убить Петрова взяла на себя группа рабочих во главе с Ф. Яслаухом. «Какое нам дело, что Гапон взял денег, — рассуждал Яслаух. — Пусть берет у правительства больше, мы ему верим и будем верить, и умрем за Гапона… Мы также пойдем, как пошли 9-го января, и завоюем все, что нам нужно».

Между тем в газетах начали появляться многочисленные публикации, в которых Гапон и руководство «Собрания» обвинялись в предательстве и продажности. Газеты на все лады обыгрывали историю с деньгами Витте и сравнивали 30 тысяч рублей с 30 сребренниками. В короткое время кампания против Гапона приняла характер форменной травли. Газеты обвиняли Гапона в моральных и политических грехах, называли его провокатором, вторгались в его личную жизнь. Сам Гапон полагал, что компрометирующие его слухи распускаются охранным отделением.

Впоследствии начальник Петербургского охранного отделения А. В. Герасимов признавался, что поручил своим агентам собирать о Гапоне информацию личного характера. Вскоре кампания вышла за пределы газет. Антигапоновские памфлеты стали выпускаться большими тиражами в виде отдельных брошюр. В кампании приняли участие представители всех политических направлений, начиная от социал-демократов и кончая черносотенцами.

Связь Гапона с правительством Витте, одинаково ненавистным как левым, так и правым партиям, сделала его одиозной фигурой. По некоторым данным, не только в революционных, но и в черносотенных кругах обсуждались планы физической ликвидации Гапона. Опасаясь покушения, Гапон окружил себя телохранителями и перемещался по городу с заряженным револьвером.

Оказавшись в отчаянном положении, Гапон стал предпринимать попытки спасти свою репутацию. Защищаясь от обвинений, он обратился в газеты с открытым письмом, в котором требовал над собой общественного суда. В письме, опубликованном в газете «Русь», Гапон опровергал расхожие слухи о своей политической жизни и обращался к обвинителям с вопросом: «Разве вы не знали, что до 9 января я посещал все гнезда старой бюрократии, — и что же? Разве эта близость отношений помешала мне повести рабочие организации против оков русской жизни? Разве вы после 9 января не вознесли меня на верх русского революционного движения? Почему же вы думаете теперь, что, побеседовав с представителями графа Витте, я изменю своему долгу и общественному служению?..» В конце письма Гапон требовал, чтобы обвинения были предъявлены ему «в точной, конкретной форме, а не в виде бесформенного пятна». «И тогда вы увидите, — заключал он, — что Георгий Гапон, расстриженный поп, извергнутый из сана, любит свое отечество до последней капли крови и умрет верным стражем русского освободительного движения в рабочих массах на своем старом посту подле рабочих организаций».

В это же время Гапон вел переговоры об издании своей рабочей газеты, которую предполагалось назвать «Наш голос».

Убийство Георгия Гапона

При посредстве журналиста В. М. Грибовского Гапону удалось получить согласие на участие в общественном суде от ряда известных политических деятелей. В состав суда должны были войти П. Н. Милюков, С. Н. Прокопович, В. В. Святловский, В. И. Добровольский, Н. И. Иорданский и сам Грибовский. Милюков говорил, что ему жаль Гапона и он был бы рад, если бы тому удалось оправдаться.

Гапон обещал предоставить суду документы, освещающие его отношения с Витте и другие стороны деятельности. «Когда они будут опубликованы, многим не поздоровится», — уверял Гапон и называл одно громкое имя, тесно связанное с принятием Манифеста 17 октября. Придавая большое значение этим документам, Гапон договорился с адвокатом С. П. Марголиным, что они должны быть опубликованы даже в случае его смерти. О своей близкой смерти Гапон говорил как о чем-то весьма вероятном.

Общественный суд над Гапоном не состоялся по причине его убийства. После убийства Гапона адвокат Марголин выехал в Европу для публикации его документов, но в дороге внезапно скончался от желудочных болей, а документы Гапона исчезли без следа.

28 марта 1906 года Георгий Гапон выехал из Петербурга по Финляндской железной дороге и не вернулся обратно. По сведениям рабочих, он отправлялся на деловую встречу с представителем партии эсеров. Уезжая, Гапон не взял с собой ни вещей, ни оружия, и обещал к вечеру вернуться. Рабочие забеспокоились, не случилось ли с ним какой-либо беды.

В середине апреля в газетах появились сообщения, что Гапон убит членом партии эсеров Петром Рутенбергом. Сообщалось, что Гапон был задушен веревкой и его труп висит на одной из пустующих дач под Петербургом. Сообщения подтвердились буквально.

Дом, где был убит Георгий Гапон

30 апреля на даче Звержинской в Озерках было обнаружено тело убитого человека, по всем приметам похожего на Гапона. Рабочие гапоновских организаций подтвердили, что убитый является Георгием Гапоном. Вскрытие показало, что смерть наступила от удушения. По предварительным данным, Гапон был приглашен на дачу хорошо знакомым ему человеком, подвергся нападению группы лиц, был задушен веревкой и подвешен на вбитый в стену крюк. В убийстве принимало участие около 3-4 человек. Человек, нанимавший дачу, был опознан дворником по фотографии. Им оказался инженер Петр Рутенберг.

Труп Георгия Гапона

Георгий Гапон был похоронен на Успенском (ныне — Северном) кладбище Санкт-Петербурга.

Был ли Георгий Гапон провокатором?

В советскую эпоху в исторической литературе господствовал миф, согласно которому Гапон был агентом-провокатором царской охранки. Этот миф был закреплен в «Кратком курсе истории ВКП(б)», изданном в 1938 году под редакцией И. В. Сталина.

«Еще в 1904 году, до путиловской стачки, — говорилось в «Кратком курсе», — полиция создала при помощи провокатора попа Гапона свою организацию среди рабочих — «Собрание русских фабрично-заводских рабочих». Эта организация имела свои отделения во всех районах Петербурга. Когда началась стачка, поп Гапон на собраниях своего общества предложил провокаторский план: 9 января пусть соберутся все рабочие и в мирном шествии с хоругвями и царскими портретами пойдут к Зимнему дворцу и подадут царю петицию (просьбу) о своих нуждах. Царь, дескать, выйдет к народу, выслушает и удовлетворит его требования. Гапон взялся помочь царской охранке: вызвать расстрел рабочих и в крови потопить рабочее движение».

В настоящее время этот миф был опровергнут и развеян. Однако в массовом сознании словосочетание «поп Гапон» прочно закрепилось в качестве синонима «провокатора».

Происхождение мифа о «провокаторе Гапоне» тесно связано с этимологией термина «провокатор». В современном русском языке слово «провокатор» означает человека, который устраивает провокации. Первоначально агентами-провокаторами именовали людей, которые по заданию полиции подстрекали других к преступным действиям. Однако в начале XX века в революционной среде этому слову стали придавать иное, расширительное значение. Провокатором стали называть всякое лицо, которое сотрудничало с полицией в деле борьбы с революцией. Происхождение этого термина объяснил в своей речи в Государственной Думе в 1909 году Столыпин. «По революционной терминологии, — говорил Столыпин, — всякое лицо, доставляющее сведения правительству, есть провокатор; в революционной среде такое лицо не будет названо предателем или изменником, оно будет объявлено провокатором. Это прием не бессознательный, это прием для революции весьма выгодный… Провокация сама по себе есть акт настолько преступный, что для революции не безвыгодно, с точки зрения общественной оценки, подвести под это понятие действия каждого лица, соприкасающегося с полицией».

В соответствии с этой логикой, ярлык «провокатора» стал навешиваться не только на агентов, осведомлявших полицию о действиях революционеров, но и на тех людей, которые сотрудничали с властями в деле создания легального рабочего профсоюзного движения. На языке петербургских социал-демократов провокаторами назывались все люди, сотрудничавшие с Зубатовым в деле создания рабочих организаций. Еще до Гапона провокаторами именовались рабочие-зубатовцы — учредители «Санкт-Петербургского общества взаимного вспомоществования рабочих в механическом производстве».

Когда в 1903 году на арене рабочего движения появился Георгий Гапон, ярлык провокатора был перенесен и на него, а заодно и на его последователей из числа рабочих. Прием этот был весьма эффективным, так как отпугивал от гапоновской организации и рабочих и интеллигентов, боявшихся замарать свою репутацию участием в «полицейской провокации». И хотя Гапону удалось завоевать популярность в рабочей среде и добиться численного роста рабочей организации, но обвинения в провокаторстве воспринимались гапоновскими рабочими очень болезненно. Согласно показаниям рабочего В. А. Иноземцева, одним из мотивов выступления рабочих с петицией 9 января было «желание доказать, что члены нашего «Собрания» не агенты полиции».

Сам Гапон также страдал от подобных обвинений. И. И. Павлов рассказывал один эпизод, когда Гапона в собрании рабочих прямо обозвали провокатором. «Тогда Гапон взошел на трибуну и сказал удивительно горячую и единственную свою хорошую речь, и, не выдержав до конца, разрыдался… Тогда впечатление было потрясающее».

После организованного Гапоном шествия к царю 9 января 1905 года ярлык провокатора был с него снят. Все революционные партии приветствовали устроенную Гапоном революционную акцию и взяли назад прежние обвинения. Уже через несколько дней после 9 января один из лидеров социал-демократов В. И. Ленин писал в статье «Революционные дни»: «Письма Гапона, написанные им после бойни 9 января о том, что «у нас нет царя», призыв его к борьбе за свободу и т. д., — все это факты, говорящие в пользу его честности и искренности, ибо в задачи провокатора никак уже не могла входить такая могучая агитация за продолжение восстания». Далее Ленин писал, что вопрос об искренности Гапона «могли решить только развертывающиеся исторические события, только факты, факты и факты. И факты решили этот вопрос в пользу Гапона».

После же прибытия Гапона за границу, когда он взялся за подготовку вооруженного восстания, революционеры открыто признали его за своего соратника. Знавшие Гапона партийные лидеры не сомневались в искренности его революционных чувств. Термины «провокатор» и «провокация» были забыты.

Однако после возвращения Гапона в Россию после Манифеста 17 октября старая вражда вспыхнула с новой силой. Попытка Гапона возродить свое рабочее «Собрание» при поддержке правительства графа Витте вновь поставила его в оппозицию революционному движению. С этого момента термин «провокатор» снова был взят на вооружение и широко использовался в развернутой против Гапона агитационной компании.

Обнародованные в феврале 1906 года сведения о получении Гапоном денежных сумм от правительства Витте дали новую почву для этих обвинений. По словам Н. Симбирского, с февраля 1906 года кампания против Гапона приняла характер систематической травли. Газеты распространяли самые фантастические слухи о Гапоне, достигавшие невероятных масштабов. В одном из своих последних интервью Гапон говорил: «Мое имя треплют теперь сотни газет — и русских, и заграничных. На меня клевещут, меня поносят и позорят. Меня, лежащего, лишенного гражданских прав, бьют со всех сторон, не стесняясь, люди различных лагерей и направлений: революционеры и консерваторы, либералы и люди умеренного центра, подобно Пилату и Ироду, протянув друг другу руки, сошлись в одном злобном крике: — Распни Гапона — вора и провокатора! — Распни гапоновцев-предателей!».

В последние два месяца жизни Гапон отчаянно искал способов оправдаться от обвинений. Однако осуществить эти планы ему помешала смерть.

Георгий Гапон. Священник-социалист

Личная жизнь Георгия Гапона:

Был женат в 1894-1898 годах на купеческой дочери (имя ее забыто).

У них родились дочь Мария и сын Алексей.

Первая жена Георгия Гапона

Гражданская жена — Александра Уздалева.

В конце января — начале февраля 1906 года у Гапона и Уздалевой родился сын.

Жил по адресу: Васильевский остров, Большой проспект, 22 линия, дом № 11.

Библиография Георгия Гапона:

Автобиография:

1918 — Записки Георгия Гапона (очерк рабочего движения в России 1900-х годов). Текст записан со слов Гапона британскими журналистами и издан на английском в 1906 году. В России книга впервые была издана в обратном переводе на русский в 1918 году.

Петиция, воззвания и письма:

1905 — Письмо к министру внутренних дел П. Д. Святополк-Мирскому // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание;
1905 — Письмо к царю Николаю II // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание;
1905 — Первое послание к рабочим // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание;
1905 — Второе послание к рабочим // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание;
1905 — Третье послание к рабочим // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание;
1905 — Послание к солдатам // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание;
1905 — Воззвание ко всему крестьянскому люду // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание;
1905 — Письмо к Николаю Романову, бывшему царю и настоящему душегубцу Российской империи // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание;
1905 — Послание к русскому крестьянскому и рабочему народу;
1905 — Письмо к членам «Собрания русских фабрично-заводских рабочих»;
1906 — Воззвание к петербургским рабочим и ко всему российскому пролетариату;
1906 — Открытое письмо к социалистическим партиям России;
1906 — Письмо в газету «Юманите» // Н. Симбирский. Правда о Гапоне и 9-м января;
1906 — Письмо в газету «Нью-Йорк Геральд» // Н. Симбирский. Правда о Гапоне и 9-м января;
1906 — Письмо к рабочим в годовщину 9-го января;
1906 — Первое письмо в газету «Русь»;
1906 — Второе письмо в газету «Русь»;
1906 — Обращение к прокурору Санкт-Петербургской судебной палаты;
1925 — Письмо к министру внутренних дел П. Н. Дурново;
1925 — Петиция рабочих Санкт-Петербурга для подачи царю Николаю II;
1925 — Петиция рабочих и жителей Санкт-Петербурга для подачи царю Николаю II

Образ Георгия Гапона в кино:

1917 — Священник Гапон — в роли Гапона актер Николай Салтыков;
1925 — 9 января — в роли Гапона актер Евгений Боронихин;
1956 — Пролог — в роли Гапона актер Ефим Копелян;
1974 — Падение орлов (Fall of Eagles) — в роли Гапона актер Кеннет Колли;
1981 — Товарищ Иннокентий — в роли Гапона актер Николай Караченцов;
1988 — Жизнь Клима Самгина — в роли Гапона актер Виктор Костецкий;
1993 — Раскол — в роли Гапона актер Виктор Тереля;
2000 — Империя под ударом — в роли Гапона актер Александр Домогаров.

Александр Домогаров в роли Георгия Гапона